Мазаччо и Мазолино
Вазари утверджал, что учителем Мазаччо был Томмазо ди Кристофоро ди Фино, из местечка Паникале, прозванного Мазолино да Паникале (1383-1447):
«Он начал заниматься искусством в то время, когда Мазолино да Паникале расписывал во флорентинской церкви Кармине капеллу Бранкаччи… он изобразил… Мазолино да Паникале, своего учителя…».
Однако тот факт, что Мазаччо на год раньше был принят в корпорацию флорентийских художников «Гильдию Св. Луки», ставит это под сомнение.
Мазаччо оказал огромное влияние на флорентийскую школу, определил ее ведущую роль в формировании живописи раннего Возрождения. Но немаловажное значение имело и творчество его старшего современника и постоянного сотрудника Мазолино. Нередко Мазолино считают художественным антиподом Мазаччо. В известной мере это так. От гениального современника его отличает не только масштаб дарования, отсутствие способности видеть мир столь же мощно, цельно, органично, но и иная ориентация. В работах Мазолино нетрудно проследить архаические мотивы и приемы, выдающие наследие флорентийского треченто; он испытал и значительное воздействие Джентиле да Фабриано. В его представлении о прекрасном, стилизованности мягких линий, легкости красок, в самом облике его персонажей — белокурых грациозных женщин, миловидных отроков-ангелов, благообразных мужчин — явственно проступают черты несколько условного готического идеала. В то же время Мазолино, начавший свой творческий путь в мастерской Гиберти, работавший с Мазаччо, был художником нового склада, захваченным радостью открытия реальности и, в частности, возможностями линейной перспективы. Хотя новые принципы утверждаются в искусстве Мазолино несколько компромиссно, оно проникнуто обаянием его ясной, гармонической натуры, радостной открытостью взгляда на мир. Даже условный позднеготический идеал красоты обретает у него непосредственное жизненное очарование (два щеголя из «Воскрешения Тавифы»). В росписях капеллы Бранкаччи и церкви Сан Клементе явственно проступают черты неповторимого мира Мазолино - светлого, радостного, светски-изысканного.
Мазаччо и Мазолино определили две разные, но одинаково характерные линии развития живописи раннего Возрождения; поиски нравственной значительности, героического величия, последовательность и органичность реалистического метода, драматическая сила свойственны ей в той же мере, как и наивное восхищение красотой мира, праздничность, увлеченный рассказ. Мазаччо намного опередил свою эпоху; его воздействие на итальянскую живопись было очень глубоким, но проявившимся во всей своей полноте лишь постепенно. Воздействие Мазолино ограничено сравнительно небольшим хронологическим отрезком, но оно было более непосредственным и достаточно широким; благодаря своим работам в Риме, Ломбардии, Венгрии именно он выступил в 20—30-х годах в роли проводника новых веяний.
Однако разграничение работ Мазаччо и Мазолино — один из больных вопросов искусствознания. Исходя из того, что Мазаччо нередко сотрудничал, вероятно, начиная с 1424г., с Мазолино; четкое разграничение произведений Мазолино и Мазаччо до сих пор является одним из самых запутанных проблем современного искусствознания. Мазолино был на 17 лет старше Мазаччо, и к тому времени, как они начали совместную работу, он был уже признанным мастером, со сложившейся под влиянием «интернациональной готики» манерой. Но в конце 20-х годов Мазолино попал под влияние реалистических тенденций творчества Мазаччо, ознаменовавшие начало искусства Ренессанса, старался подражать гениальному ученику, и пользовался открытыми им приемами.
«Эти два мастера годами работали бок о бок, что не мешало им быть антиподами. Непреклонный, смелый, волевой Мазаччо был совсем непохож на своего земляка Мазолино. Он не боялся рвать с прошлым и, вероятно, в этом и усматривал свою миссию. Совсем иным был Мазолино. Натура весьма гибкого склада, он был нерешителен, всегда опасался резко отойти от традиции. Как и Гиберти, ценил художественное наследие треченто, искренне любовался всем миловидным, изящным, внешне красивым и в то же время не чуждался новшеств, особенно внимательно наблюдая то, что делал рядом с ним неукротимый Мазаччо. Все творчество Мазолино отмечено печатью глубокого компромисса. В этом отношении оно несколько напоминает творчество Нанни и Гиберти. В нем новое и старое сочетаются самым прихотливым образом. Поэтому так трудно наметить четкую грань между работами Мазолино и Мазаччо. Исходившие из понятия быстро «эволюционировавшего» Мазаччо немецкие ученые во главе с А. Шмарзовым все лучшие работы Мазолино («Мадонны» в Бремене и Мюнхене, «Оплакивание Христа» в Эмполи, фрески в капелле Бранкаччи и в римской церкви Сан Клементе) приписывали Мазаччо, хотя эти произведения никак не укладывались в рамки его «взрывной» творческой индивидуальности…
В целом он (Мазолино) остается для нас запоздалым тречентистом, но таким, который первым среди флорентийских живописцев этого типа откликнулся на нововведения своего ученика, хотя никогда и не сумел отдать себе ясного отчета в их сущности…
Он не мог не ощущать принципиальной новизны искусства Мазаччо, но в то же время он никак не хотел пожертвовать столь им любимым прошлым, иначе говоря, наследием треченто. Отсюда волнообразный характер его развития. Когда он работает в капелле Бранкаччи бок о бок с Мазаччо, он не в силах избегнуть его влияния, когда он работает без Мазаччо в Сан Клементе в Риме и в Колледжата и в баптистерии Кастильоне Олона он либо становится на компромиссный путь, во многом забывая уроки своего ученика, либо неприкрыто возвращается к своим готическим первоистокам. Развитие его искусства было лишено элементарной логики. Поэтому оно и не открывает новой эпохи, а лишь ее частично предваряет…»
В.Н. Лазарев.