Изгнание Адама и Евы из рая (1426-1427)

Фрески капеллы Бранкаччи церкви Санта Мария дель Кармине

Одним из самых прославленных произведений Мазаччо в капелле Бранкаччи является «Изгнание из рая». Сюжет позаимствован из Ветхого Завета (Книга Бытия).

Сцена была обререзана вверху в XVIII веке архитектурными элементами. Эта фреска - одна из наиболее пострадавших в капелле Бранкаччи, потускнели краски, была утрачена синева неба, на тела прародителей рода человеческого были дорисованы фиговые венки, прикрывающие их наготу, как позднее были "одеты" персонажи "Страшного суда" Микеланджело в Сикстинской капелле.

На фоне скупо намеченного пейзажа четко вырисовываются фигуры выходящих из ворот рая Адама и Евы, их фигуры заполняют почти всю поверхность фрески. Над ними парит ангел с мечом, он словно выплывает из плоскости картины на облаке.

В «Изгнании из рая» представлено одно из первых в итальянской живописи изображений обнаженного человеческого тела. Мазаччо удалось реалистично изобразить нагое тело, придать естественные пропорции, устойчиво поставить на землю. В то время как современные ему художники, следуя средневековой традиции, изображали человеческие фигуры так, что «ступни ног не ступали на землю и не сокращались, а стояли на цыпочках» Мазаччо придал им устойчивость.

Нагие тела Адама и Евы не только анатомически правильны, но и движения их естественны, позы выразительны, художник сосредоточил внимание на драматическом содержании сюжета: никогда прежде грехопадение не было показано столь волнующе и драматично.

Полагают, что фигуру Адама он писал с натуры, также называют вероятными предшественниками классические модели Лаокоона и Марса. Образ растерянной сломленной Евы, еще в ранних интерпретациях Греко-Римской «Целомудренной Венеры», был широко распространен в XIV столетии (например у Никола Пизано), у Мазаччо Ева, исполненная драматизма, олицетворяет все страдание мира.

«Адам и Ева Мазаччо — это люди, которые уходят из рая с разбитым от стыда и горя сердцем, не видящие, но ощущающие над своей головой ангела, который направляет их шаги в изгнание»

Бернсон.

По силе экспрессии эта фреска не имеет аналогий в искусстве своего времени, ощущение беспредельного человеческого отчаяния, которым охвачены Адам, за крывший лицо руками, и рыдающая Ева, с запавшими глазами и темным провалом искаженного криком рта. Черты лиц Адама и Евы даны эскизно, без подробностей, лишь передается их душевное состояние: смятение, стыд, раскаяние. Их движения естественны и реалистичны, тяжело шагает Адам, опустив голову и закрыв лицо руками, плачущая Ева запрокинула голову.

Иное впечатление производит парная фреска кисти Мазолино «Грехопадение» на противоположной стене. Правда, и здесь общий замысел отличается лаконичностью, фигуры вылеплены пластично, Однако действие развивается вяло и совершенно лишено внутреннего напряжения, присущего работам Мазаччо, фигуры поставлены не столь уверенно, как в «Изгнании из рая», и производят впечатление статичности, лица лишены выразительности. Фигуры Мазаччо написаны выразительнее и драматичнее.

По сравнению с поздним готическим стилем Мазолино, Мазаччо вводит в искусство Ренессанса новый реалистичный стиль. У Мазаччо согрешивший человек не лишен ни достоинства, ни красоты, его тело написано в сочетании классической и античной традиции, воплотившихся в новой форме выражения. Но все заимствования из классического и современного искусства были воплощены Мазаччо в новый стиль, позволивший ему создать необыкновенные законченные творения, столь впечатлявшие его современников. На этой фреске учились современные Мазаччо живописцы, как и последующие поколения итальянских мастеров.

«В «Изгнании из рая» Мазаччо достигает особого лаконизма. Фигуры Адама и Евы, тяжело шагающие по земле, непритворно выражают охватившее их отчаяние: Адам прикрывает лицо руками, плачущая Ева стыдливо старается скрыть свою наготу. Они утратили блаженство, и возврат в рай, врата которого представлены слева, им навсегда закрыт: летящая фигура ангела с мечом изгоняет их на веки вечные. Движению Адама и Евы вторят линии холмов, подчеркивающие безнадежное расставание с раем. Все это Мазаччо рассказал так просто и убедительно, что не может быть никаких кривотолков в интерпретации этой сцены. Мы как бы слышим тяжелую поступь несчастных грешников, их фигуры, обработанные мощной светотенью, выступают из плоскости с такой рельефностью, как будто им тесно в отведенном для них пространстве. Здесь нет ничего лишнего, никакой ненужной детали (листья, прикрывающие чресла, — позднейшее дополнение). Современникам такой подход должен был казаться реальностью, более реальной, чем сама жизнь»

В.Н. Лазарев.